пятница, 27 февраля 2015 г.

Древляне

Если копнуть сильно поглубже, то становится впечатлительно ясно, что конфликт на Украине имеет древнюю историю: не два года, увы, и не двадцать три, и не двести лет, а аж целое тысячелетие с гаком. 
Поясню.
Помните Повесть Временных Лет, первую летопись Древней Руси, и события там описанные? Помните крутые разборки князя Игоря и, опосля, верной жены его, Ольги, с древлянами? То князь Игорь пошел неразумно (впрочем, возможно, таков был вид наказания за какой-нибудь проступок) второй раз за данью, то древляне еще более неразумно за это его убили. Ольга масштабно отомстила когда древлянские старейшины вознамерились оженить своего князя Мала на ней, ставшей вдовой по их же вине. Натыкаясь в исторических текстах на этот летописный сюжет, я мучился неосознанными ассоциациями, что-то настойчиво шкрябало в подсознании, какие-то аналогии смутно мерещились...
Прослеживалась сковозь туман времени некая историческая закономерность, логические параллели, полностью до поры до времени мне непонятные.
Да, налицо был напряженный антагонизм, доходящий периодически до вооруженных столкновений. Да, племена полян-руси и древлян боролись задолго до написания летописи. Да, это была война центральной власти и местных сепаратистов. Но что-то тут было еще...

Так вот, дорогие мои, доложу, случайно узнал, оказывается: современные украинцы - потомки древлян, об этом говорит наука: антропология и генетика доказали данный факт еще несколько десятилетий назад. Древляне - хохлы, во как! Фрагмент паззла встал на место.
Сколько сколько же видно теперь хохлячества самой высшей пробы в летописных древлянах! Неумение просчитать последствия своих действий, вздорность и нахрапистость, наивность в сочитании с бахвальством, ожесточенный провинциализм вместе с хищной претенциозностью, сакраментальное "а нас-то за что, мы же хорошие?" и т.д.

Русь жестоко подчинила древлян и создала единую мощную державу. Но она просуществовала недолго - династические браки ее разрушили: украинки знатные древлянки, правнучки Мала, взятые в замуж праправнуками Рюрика, настраивали сызмальства детей своих против русичей. 
Нашептывание, кивки, косые взгляды... Бродящий хмель ненависти. В кровавой междоусобице проявилась не затихшая старая племенная рознь. 
Русь, изнутри разобщенная древлянами, приняла на себя основной удар Батыева нашествия: кто погиб, кто был взят в рабство, кто бежал на Север, Северо-Восток или на Запад (в Карпаты, в Венгрию, Литву и Польшу). Оставшиеся были обескровлены.
Русское присутствие на терретории будущей Украине начало с тех пор постепенно снижаться, а древлянское увеличиваться. Усугубили этот процесс кровопролитные войны с турками и поляками. Русские первые шли в бой, русские первые погибали. Оставались те, кто нахадился с тылу, оставались древляне. Когда осела пыль, поднятая копытами захватчиков, они осторожно бочком-бочком вышли из глухих лесов, внимательно огляделись и заселили опустевшие пространства и города русской земли и поскольку не имели навыков самостоятельного господства, сразу же попали под власть польских и венгерских магнатов, а затем и еврейских ростовщиков. И те и другие начали постепенно сообща вытеснять ослабевших русских (ничего не напоминает в нынешних событиях?). На западе Малороссии начался длительный процесс ассимиляции русского населения, затянувшийся на несколько столетий, вплоть до 30-гг. дватцатого века, завершила который советская власть. На востоке ситуация была совершенно другая: там поглощению русских иными этносами препятствовала сложившаяся русская военная демократия. Русская Сечь.


Есть такое правило в этногенезе: побежденный народ 
в культурном плане подобен своим господам-завоевателям. Насильственный оттиск. Над предками современных украинцев на протяжении столетий господствовали поляки и евреи. Украинцы - их бледное подобие, насмешливая иммитация. Полуполяки, полуевреи. У первых они унаследовали неуместное высокомерие, от вторых - отчаянную жадность. От тех и других неспособность к сильной самостоятельной государственности (профукать всё - это их всё!)
То, что мы видим сейчас, есть продолжение древней розни древлян и Руси. Все будет опять как встарь. Опять, по традиции, они проиграют Руси, и опять, принятые в Русь на равных (не дай Бог!) они будут изнутри ее разрушать. 
Они, бедные древляне, не способны en mass быть русскими; разудалой ударной силушки им не хватает, нет у них навыков военно-держаного строительства.
Советский Союз был во многом украинским государством; хохлятское начальство благополучно там властвовало, поэтому он, кстати, и рухнул. Вельможное мещанство его изъело изнутри, разудалое бахвальство истощило его, а подлое предательство убило. Украинцы не могут государство. Никак. История 23 лет дистанцирования от России это показала. Как только они пытаются вести себя по-барски, по-господски, так сразу же с размаху садятся в лужу, - не их это удел - господство-то. А холопом под паном быть как раз нормально.
Они чужие, они не мы. Так пусть же они, древляне, если они так хотят, будут, как и встарь, холопами, ну а мы, Русь, будем господами, так же как в древности. Но врозь.

Мораль: Украина - деревянный троянский конь, кому он достается, тот гибнет (посочувствуем заранее Америке и Европе). 

вторник, 27 января 2015 г.

Почва

Я выступаю за этнический фундаментализм. За твердь, за землю, за почву. За то, на чем стоим, за то, без чего упадем.
Враги всегда целятся на почву, всегда стремятся выбить ее из-под ваших ног. Чтобы потом, когда вы упадете, ею завладеть овладев вами.
Почва - это то, что есть, то, что наглядно и осязаемо.

Иллюзия с землей враждует, мираж скрадывает пространство.

Территория моя - территория моего Я. Утрата моей территории - утрата меня самого.
Взятие чужой территории есть взятие чужой индивидуальности. Переход границ свое-чужое всегда происходит в обе стороны. Отдать свое значит себя потерять, взять чужое - себя чуждостью разрушить.
Мое я - мое свободное действие. Моя земля - поле моего действия.
Без земли я несвободен, без земли я недействителен, без земли я - не я.
"Я" = "здесь"="сейчас".
Без "здесь" и "сейчас" нет меня.
Взяв чужое свое не убережешь, никогда.
Береги свое, не бери чужое.

четверг, 15 января 2015 г.

Таки поздравляю вас с русско-израильской войной

Долго обдумывал так называемые украинские события. И вот вам наотмашь: это никакие не украинские события. Бедные малахольные разумом украинцы имеют к ним косвенное отношение, расходный материал, плевелы, которые высевают через раскаленное сито. Внешние силы использовали их эмоциональную мотивацию в своих далеко идущих целях.

Сие есть русско-израильская война.

Коллективный Израиль, ЗОГ поганый ополчился на Русь-матушку (без иронии, увы), хочет ее изневолить, извести под корень.
В настоящее время практически у всех основных держав вставлены в мозг импланты, шепчущие-щебечущие о том, что можно, что нельзя, ни-ни. У всех, кроме Китая и Индии. Россия - особая тема. Государства второго или третьего ряда могут время от времени повзбрыкивать (по палестинскому вопросу, например), им это позволено; должен же кто-то создавать видимость свободы.
Посмотрим на главных игроков, на те страны, от которых если не все, то очень многое зависит в нашем подлунном мире. Разве не видно, что они послушно идут в фарватере государственной политики Сиона, или, по крайней мере, ей не противодействуют? Или "за", или - "не против", и все!
Коснемся вопроса "мусульманского экстремизма", хм... Кому он выгоден? Понятно, что США: геополитическое доминирование, стероидный допинг армии и спецслужб, бодибилдинг ВПК, контроль над нефтяными ресурсами и т.д. Но в принципе, форсирование этого процесса может быть губительно, и Штаты хорошо это понимают, но их несет волной событий. "Скорей, скорей, не успеем!!!" Кто-то их тайно постоянно подталкивает палочкой, кто-то их исподтишка настёгивает плёточкой.
Кто? Кому это выгодно?
Израилю и, в самом широком смысле, мировой еврейской общественности. У евреев есть старые любимые враги: арабы и мусульмане. Миллиард с лишним человек на Земле истово ненавидит еврейский народ. Но еврейский народ (примерно 15 миллионов человек) чувствует себя вполне аппетитно. Соотношение несопоставимо, согласитесь. Что-то тут да не так. Вся могучая машинерия национальной безопасности государства Израиль не способна сама по себе совладать с миллиардом ярых ненавистников.
Защита и источник благосостояния Израиля это, как известно, Соединенные Штаты. Но есть еще одна чрезвычайно важная вещь, способствующая безопасности Сиона: стремительно прогрессирующая маргинализация мусульманского населения, варварство и дикарство. Нищание IQ. С буйными дикарями легче справится, чем с умными образованными людьми. Это тот самый случай, когда лучше иметь в врагах обезумевших боевиков, бегающих с автоматом Калашникова, чем с финансовыми аналитиками, бизнесменами и программистами, которых не закидаешь ракетами воздух-земля в пустыне, не расстреляешь спецназом в извилистых закоулках палестинских городов.
Пусть будет врагов побольше, но диких, несуразных, нерациональных. И главное - пусть они ненавидят весь остальной мир. И пусть весь цивилизованный мир борется с исламской иррациональной яростью. Иногда активация есть рассредоточение, цикл которого: нагнетение-распыление.
Что для вас лучше: один серьезный враг, ненавидящий только вас, или десяток вышедших из разумения противников, ненавидящих кроме вас еще и добрую сотню других людей? В последнем случае вы в любой удобный момент с этой доброй сотней людей соберетесь да сговоритесь и накостыляете этим сумасбродам...
Схема такова: Израиль через свое лобби манипулирует Штатами (и Англия здесь где-то рядом подвизалась), те дают команду нефтяным монархиям, а последние субсидируют моджахедов. (Вот ведь как забавно - евреи умудрились сделать так, что мусульманские деньги работают против самих мусульман.) И всем профит, даже шейхам: они утилизируют пассионарную биомассу, переводят социальное напряжение в религиозное русло.
А Россия в этом деле страшно поперек, сама страна, ее национальные интересы, ее Военно-Политическая Машина, у которой своя логика исторического развития, не совпадающая с современным правящим режимом (власть предпочитает жрать, а не воевать; плутократ не боец), и даже прямо и косвенно ему противоречащая.
Волны, искусно поднятые Израилем и Америкой, раскачивают нашу лодку, и так не самую плавучую... Ударные волны направлены в Россию, Индию и Китай, в главных соперников США.
А мы помним, чья Америка инвестиция, помним, чей этот вопрос жизни или смерти. Америка без Израиля выживет (да еще и лучше будет жить, избавившись от опасной обузы!), а Израиль без Америки - нет.
(Ради своего выживания евреи чествуют наследников убийц своих предков. Ради этого сейчас убивают русских - потомков тех, кто предков этих спас. Дети и внуки спасенных убивают детей и внуков спасателей. Если нация теряет честь, наплевав на могилы предков, она погибает. У меня самые плохие предчувствия насчет евреев.)

Да, сейчас Россию наказывают именно за благое дело - не за злодейство, вот ведь какая странность!, - а за миротворческие усилия на Ближнем Востоке и Центральной Азии. Наказывают Западней, Украиной.




понедельник, 20 января 2014 г.

Доступ

Весь многообразный и многосложный функциональный аппарат государственности изначально, со времен ранней античности, от эпохи возникновения самых первых городских поселений человеческой цивилизации, основан был на самой что ни на есть примитивной необходимости пограничного дозора. Смысл его суетен и докучлив: строгий пригляд за туда-сюда шастаньем разномастных (слишком уж, хе) человеческих множеств. «Не было б беды, однако, бродят ведь вокруг злодеи окаянные». Опасный чужак, странный незнакомец… и смутный блуждающий образ его как основа твердокаменной государственности. Постовая служба как зародыш величественной державности. Разделение: своих от чужих, правых от виноватых, верных от неверных... Агнцев от козлищ.

Демаркационный заслон. Силовая фильтрация людского трафика. «Ходют тут всякие, понимаешь». Стоять и не пущать (или пущать?) – вот в чем вопрос.

Разделительная черта и стоящий на ней вооруженный стражник, глядящий мутными осоловевшими глазами окрест и широко зевающий от скуки, – вот символ, вот эмблема государственности, - таков тайный герб всех стран мира без исключения.

Государство в своем самом начальном правильном и естественном статусе – система управления доступом, и не больше. Не больше (все иное от лукавого)! Досмотр, разрешение или запрет, пропуск и препятствие; да-нет механизм. Волен-неволен. Проходи, мил человек или вали, пока не накостыляли. Все!
Стража доступа.

Но так было недолго: очень уж выгодно стоять на перепутьях по хозяйски властно расставив ноги. ( В том наблюдается родственность охраны с разбоем). Управление доступом становится произвольным и избирательным. Преграда от чужих становится загоном для своих. Чем больше протяженность частокола (чем выше он), тем обширней загон, и тем обильней в нем улов. Границы передвигаются во внешнее пространство – война с соседями, границы нарезаются внутри – контроль населения.

Государство - активная мембрана: забирает нужное и выделяет отходы. Возникает привилегированный класс, класс стражников, обладающий эксклюзивными правом входа и выхода. Доступность и недоступность, цветущая долина и неприступная скала - на стратегическом перевале между ними и находится власть. Доступ к территориям дает доступ к ресурсам, находящимся на них. Весь насильственный репертуар господства сводится к борьбе за право доступа. Расширить свое жизненное пространство можно лишь сократив чужое, преградив к нему доступ.

Стены, валы и рвы… нарастающая экспансия ограждения. Нагромождение ритуалов, церемоний, законов и правил. Охранительный бред суеверий и предрассудков. Акты, указы, постановления – иллюзорные границы; вертикальные и горизонтальные плоскости отчуждения.
Чиновничья застава. (Застава - ставить).
Бюрократический забор. (Забор – забирать).
Отторжение жизненных благ возможно лишь на этих пограничных территориях.  

понедельник, 13 января 2014 г.

Постулирование за чашкой чая (задумчиво глядя вдаль в окно)

     


Государство – средство Закона.
Формулировка: Личность=Общество>государство.
Личность не может быть выше общества, и общество, определенно, не может быть выше личности, но то и другое, вместе и порознь, выше государства, однозначно.
Сила государственной машины служит поддержанию этого шаткого и изменчивого равновесия. Равновесия между элитаризмом личности и эгалитаризмом общества.

В интересах государства выйти из подчинения закону и оказать какой-либо из сторон свою деятельную поддержку. Одна из чаши весов придавливается вниз, другая задирается вверх. Закон опрокидывается навзничь. Подавить одно, чтобы возвысить другое – в том и заключается беззаконие. Всякий подавляющий и возвышающий могущественен сам по себе. Выше и сильней он подавленного и возвышенного одинаково.
Закон и государство находятся в жестких конкурентных отношениях: кто кого одолеет. Если побеждает государство, то закон превращается в лебезящего лакея или запуганного уборщика, подметающего за своим хозяином и выносящего за ним мусор.
В случае же, если закон одерживает верх, государство становится всего лишь одним из видов Закона – правом скорого применения, основанным на произвольной оценке ситуации и оперативной реакции, жизненно необходимой в чрезвычайных обстоятельствах.
Право произвола существует вне (до и после) суда, и поэтому его компетенция существенно ограничена.
Расширена компетенция скорого права может быть только за счет суда посредством расширения чрезвычайщины.
В бою нет суда.

Суд – крепость Закона. Закон берется в плен после того, как крепость эта взята приступом или измором.

вторник, 7 января 2014 г.

Армирование

Усиление. Функция (функционал) укрепления, средство упрочения. Цель – придание объекту необходимых характеристик ударопрочности и износостойкости по отношению к внешним неблагоприятным воздействиям, увеличение эксплуатационного ресурса.
Цель – новая жесткость, искусственная. Насильственная (sic!) жизненность.

Если отвлечься от утилитарной стороны технического термина, которой он, увы, не ограничивается, то можно увидеть его многообразные смысловые проявления далеко за пределами сферы инженерии и строительства. Например, в мире культуры, религии и политики. 

Что может быть общего у железобетонного блока и социальной структуры или государственной институции? Но есть, есть же общее…
Один общий смысл – усиление, тотальное ужесточение центральных несущих элементов конструкции. Принципиально и последовательно укрепляется то, что осознается главным, фундаментальным, основополагающим…

Что, по сути, есть укрепление? Ожесточение, ужесточение, направленное во внешнюю среду. Экспансия давления. Передача угнетения вовне. Чтобы снять с себя прессинг действительности необходимо перенаправить его во внешний мир. Сбрасывание мирового груза, избавление от житейской обузы. Блаженная невесомость, достигнутая жестоким натиском на точку опоры. Легкость могущества прямо пропорциональна тяжести подавления. Чем большее давление ты оказываешь, тем меньше давления ты испытываешь на себе. Отстранение через напор. Толкни землю и взлетишь преодолев силу всемирного тяготения. Высота подъема зависит от силы гнета. Такова энергетическая работа власти, таков силовой акт господства.


Армирование (усиление) объекта - проекция его силы в окружающее пространство. Иго.


Главным способом усиления любого объекта является сверхуплотнение его химической структуры, чрезвычайное насыщение его материального базиса. Обогащение. Увеличение количества вещества на единицу пространства увеличивает вес и прочность конструкции. Экстраординарное наращивание вещества приводит к сжатию пространства и времени. Сжатие пружины материи приводит к выбросу энергии. Выброс энергии приводит к рассеиванию внешней материальной среды, к ее разрушению, к господству над ней. Цикл повторяется: уплотнение одного объекта происходит за счет разряжения другого. Сжатие за счет рассеивания. «Если во одном месте прибыло, то в другом убыло».


Толстяк, жадно заглатывающий пищу. Бодибилдер, сурово накачивающий мышцы. Делец, азартно набивающий карманы. Для чего они все это делают? Наращивают массу, плотность, силу. Силу подавления. (Победить тяжесть можно посредством еще большей тяжести).

Банки, корпорации… Государство, захватывающее ресурсы, оккупирующее пространство произвола. Черные Дыры, алчно поглощающие Материю, Пространство и Время.
Скупая религия и ревнивый Бог.

Все сущее: от мельчайшей пылинки до метагалактик пронизано одним страстным желанием. Желанием захвата и уплотнения. Желанием обогащения.


Власть над ресурсами (веществом) равна власти над пространством, и наоборот.


Имущественный ресурс – идеальная материя – является концентратом и концентратором пространства, его концептуальной дефиницией. Имущество – сосредоточенное пространство, пространство – рассеянное имущество. Во вселенной идет постоянный поток рассеивания (последствие предыдущих выбросов энергии, которая, как мы все помним, есть динамика материи), который легко может захватить наблюдателя и утянуть с собой в неумолимые и неутомимые жернова небытия. Единственный выход - захватить этот блуждающий поток растерзанного вещества и уплотнить 
его в силовую структуру.
Власть над веществом/пространством является надежным гарантом защиты от внешнего неуправляемого времени, этого дикого времени, этого хищного времени, этой абстрактной области рассеивания, виртуального горизонта реальной гибели. 

Нет ничего настолько же мучительного как великие массивы времени. Время предполагает страдание. Именно, именно так, в отличие от устоявшегося мнения, что, дескать, «время лечит». Время скорее нещадно истирает самого болящего, вместе с источником его боли, отсюда потеря чувствительности. Вселенский наждак: вжик-вжик... Время – движение раздробленного вещества в пространстве. Поток терзания. Абразивный прах. Фазис распыления, хаотичный раздрай. 

Относительное сокращение времени, частичное уничтожение разреженной материи сокращает страдание (и, соответственно, увеличивает удовольствие). Пустое безвременье, даже исчезающе краткий миг его – единственно возможное наслаждение. Поэтому человечество так одержимо мстительным и жадным желанием убить время. Этой цели служит власть над веществом/пространством. Добытое вещество огораживает тебя прочной стеной от непредсказуемых потоков внешней материи. Крепостная стена вещей. 

Но отмена объективного общего времени затрагивает по инерции и субъективное личное время. Поэтому так вечно актуален для богачей и власть предержащих вопрос личного бессмертия. Вечная мечта о заповеднике безвременья, блаженном острове беспамятья, парадизе остановленного мгновения.


Не только сам субъект усиления стремится к своему уплотнению (что нисколько не удивительно), но и окружающая его среда, за счет которой это и происходит. Поразителен сам этот феномен жертвенной самоотдачи. Парадокс внутреннего самоослабления ради усиления внешней произвольной структуры. Понятно, что здесь присутствует надежда на воздаяние и, казалось бы, рациональный расчет. Своего рода инвестиция. Выгодополучатели сменяют друг друга вслед за изменением вектора перераспределения. Перемена власти и есть изменение этого вектора.



Что имеет силу изменить этот вектор? Вера. Только вера. Вера в то, что новый объект инвестиции выгоден как никакой другой. Вера в сверхприбыль. Вера – согласие на поглощение, готовность к собственному умалению через акт 
безоглядной самоотдачи. Вклад - отдача в доверительное управление неких безусловных жизненных ценностей. Жизненные ценности облекаются в формы конкретных и осязаемых вещей (их общее мерило – деньги). Или, непосредственно, жертвованием самой главной жизненной ценностью, которой так иногда совсем некстати наделено каждое разумное существо – Свободой.


Свобода – открытое пространство –  единственно возможный плацдарм, строительная площадка вещественного уплотнения/усиления. Если нет монет (актуального вещества), то идет в размен свобода, идет сдача личной территории. 


Настоящий объект веры – возможный Дар, который всегда один и тот же, а не даритель, который может меняться по обстоятельствам. Дар в мечте – мыслимая совокупность всех материальных средств защиты от агрессивного произвола времени. Дар – приток вещества, усиление, армирование. Получатель жертвы и будущий даритель – одна инстанция. Жертвователь надеется получить с процентами свою жертву обратно. Мечта: отдал силу – и получил затем ее возросшей многократно.


Даритель – оборотистый ростовщик. Дар меньше жертвы, всегда. Надежды жертвователя тщетны, он остается без прибыли. Нет совершенно никакой разницы между ростовщиками; будь то Церковь, Государство, коммерческое предприятие, банк или частное лицо – все они работают на доверии. (Не случайно Церковь в эпоху своего могущества так гневно осуждала процентную прибыль по вкладам: неподконтрольные ростовщики-менялы конкуренты куда опаснее еретиков)


Поэтому так яростно идет охота за верой: она направляет вещество, вещество захватывает пространство, а власть над пространством сокращает время. Власть над временем дает долгожданную власть над страданием и наслаждением.


Переменить власть можно только перенаправив объект веры. Разрушить старые идолы и создать новые. Вера образуется из символического материала. Трансформация этого абстрактной материи изменяет вещество реальное. Впрочем, реальность любого вещественного статуса сугубо условна изначально, условна именно своим символическим содержанием. Образ образует: «господство - императив тавтологии».



Магическое могущество знака тотально. Но в этой торжественной вселенской алхимии главный элемент – вера. Усиливается то, во что веруется, даже если самого предмета веры и не существует в действительности. Усиливается косвенным порядком: через систему опосредованности, через функционал посредственности. Постройка Ничто – все равно постройка, там трудятся вполне реальные люди, на нее тратятся вполне реальные строительные материалы.


Абстракция оперирует силами реальности. Импульс веры постепенно затухает в опосредованности. Посредственность захватывает все вещество веры. Самое выгодное в делах веры это посредничество, служба культа, тыловая часть, именно она, серая посредственность приобретает все ее ресурсы. Косвенное поглощает центральное. Семиотическая коррупция. Символ веры в нерадении, ветшает он и разрушается. И появляется новый символ.

среда, 27 ноября 2013 г.

Общность

Сейчас нам вкрадчиво, co слащавой покровительственной усмешкой говорят
(есть такой говорливый народец, который издавна, уж второе столетие
тому как профессионально подвизался в русских делах): вот новое ваше всё – смутный и таинственный образ общечеловечества; ни рыба, ни мясо, а неведома зверушка.
Но вот незадача, другим-то разрешено быть (ох, как им разрешено быть!). Понятно, конечно, что это, итить, белые люди, господская кость: англичане, американцы, французы и прочие шведы, которые совершенной прекрасномудрой цивилизованностью своей, с великим трудом, но таки заслужили пред сим велеречивым народцем свое право на существование.

Но, оказывается, даже бытие восхитительно диких, таких милых кровожадных чеченцев (а эти больше всех заслужили – хорошо порезвились бравы ребятушки, невинные дети природы) и смуглых басурман-пришельцев также не подвергается никакому сомнению.
Все есть, а русских нету, вот нетути и всё, не по чину, потому что не положено-с!
Почему, за что, по какой причине такая вопиющая несправедливость?

А потому, что все эти благочинные народы существует в единстве, а русские же – нет.

Да-да, любой объект в принципе, в том числе и нация, существует в своем единстве, а в разделенном объекте существует только рознь разделения. Если русские не едины, то их как бы и нет вовсе. Русских нет, а есть русское разделение. Трагическая выемка, острая линия разлома, в которой хищно, как раковая опухоль, развивается структура междоусобицы. «Бездна... безумие... бред...». Злобная муть невнятицы, кислотный хаос несбыточности. Сварливость и неуживчивость. Выгодно, выгодно для возникшей системы разделения сохранять (охранять) такое положение вещей, иметь монопольную лицензию на существование, обладать эксклюзивным правом на самость. Так прагматически используется присущий русским внутренний раздрай. Часть бежит целого и постыдно захиревает в одиночной камере.
Русский к русскому отвращения полон. В том-то и есть русский полон.


Действительно, то нескрываемое омерзение, которое испытывает каждый приличный русский человек (не трусливый холоп, не политический прощелыга, не административная сволочь) ко всяким человеческим множествам вполне объяснимо и даже оправдано: сколько раз за последние столетия был он нещадно умучен этими общностями, сколько раз был он зверски затоптан этими толпищами. Сколько страшных злодейств претерпел он на себе от социальности и коллективности, причем именно как бы русской (преимущественно, по составу участников) социальности и коллективности. Сколько мяли, ломали, мучили… И решил он твердо и мрачно в душе своей, что «русская общность» есть самая большая беда его, самая большая опасность. Чур, чур меня, настрадался уж (оказывается, да, русскость - это вид страдания, род мученичества). Но поскольку без общности жить никак нельзя, то предпочел отказался он от русскости как от определяющего качества ее. Этнический формат коммуникации был со страхом отринут. Общность общностью, а русскость русскостью. Стала русскость исключительным уделом частного человека, его отчаянным личным подвигом. Русская партизанщина, тайное подвижничество по краям, по кустам, пустырям и буеракам. Множество множеств тоскливых русских одиночеств.


Но дело, представляется, еще и в том, что русскость была изначально хищничеством, частным вольным хищничеством. Бодрое и ретивое зверство. Ловкое и резвое кромешничество. Лихое и разудалое молодечество: царь горы, каша мала. Кто смел - тот и съел. Румяные братишки с высоко засученными рукавами. Каждый сам за себя, и только время от времени за всех, тогда, когда прижмет совсем уж невмоготу вражина поганый. Общность - фиксация, фортификация ограниченности. А русские слишком вольнолюбивы по природе своей, чтобы быть постоянно зафиксированы даже ради надежных выгод спокойствия и безопасности. Главное - вольность. Вольность опасная, зело страшно свирепая. Все можно, все, без исключения, кроме поражения – победа все спишет. ( Кстати, мысль: не отсюда ли многовековая страстная мечта о Святой Руси, сердечное упование о светлом благонравии и чистом братолюбии?) При таком яром азарте ратоборчества, понятно, нет своих. Внешняя инаковость стала использоваться как крайне действенное оружие в внутренней борьбе за власть. Чуждое отчуждает, разделяет объект, отдаляет его от самого себя, приводит его в состояние «сам не свой». Сам не свой – значит чужой.

И враг понимает: русские слишком сильны, нахально сильны, чтобы быть самим собой. Нестерпимо сильны. (О, как непрошибаемы, как неуязвимы русские. Слишком прочные, слишком упорные, слишком своевольные.) Нельзя им этого никак позволить. Ведь русскостью невозможно управлять извне. Русский не может вконец одолеть русского, никогда. Сила и навыки примерно равны. Медведь супротив медведя. Правило очередности в верховенстве: сначала один побеждает, затем другой. Нарушить это правило может только болезнь. Припадок бесчинства, падучая. Болезнь – отчуждение природной силы, захват и паразитическое использование ее. Поэтому механизм подавления должен категорически отрицать русскость в русских и в себе самом, должен навязывать это состояние национальной невменяемости. Вот это директивное отрицание и разрушает русскую общность.

Свой своему не враг, а союзник в битве или соперник в борьбе за первенство. Соперник все равно свой, кровный свой, – да, можно ему невзначай подбить глаз, но нельзя хладнокровно отрезать голову. Речь же идет именно о смертельной вражде и окончательной победе в истребительной бойне за власть: выход из общности означает выход из узаконенной соревновательности; нельзя, совершенно невозможно поработить родного брата или честного соперника. Только чужих можно взять в пожизненное рабство, но никак не своих. Для этого бывший брат и былой соперник должны стать чужими; социально, культурно или даже этнически (вот, дескать, такие сякие выродки попорченные; «поскреби русского и обнаружишь татарина» и т.п.). Отчуждение – лучший метод господства.

Вся традиционная структура, изначальная матрица русского сознания совершенно не приемлет монопольную власть и, определенно, совершенно не приспособлена к имперскому господству, далека она от мелочной радости тотального надзора и подчинения. Рьяное буйство произвола, - да-да, ну как без него?.. но и воля творческая, личная свобода и духовная мощь - вот цель ее, вот средство, с помощью которого она творит себя в веках и тысячелетиях (вспомним, вспомним как пример наших великих людей). Посему, в интересах неограниченного господства, присуждено русскости было быть искалеченной посредством изощренного арсенала государственности, лучшее орудие которого – наемная чуждость, неуемная в агрессии и жадности. Плотоядно скалящийся зверинец на охранительной службе у державного держимордства.
(Существует прямая зависимость: чем больше инородцев среди кадрового состава "компетентных органов", тем больший уровень карательности и репрессивности последних, и, соответственно, наоборот, - чем меньше инородцев, тем меньше насилия; см., например, историю Опричнины или ВЧК-НКВД-ФСБ.)


Впрочем, увы, единой русской незыблемой твердыни никогда не существовало, и поиски иного чуждого могли быть рациональной, хотя и корыстной попыткой преодолеть стихийную русскую разобщенность (непредсказуемые качели: от единства к междоусобице - туда и обратно...), вызванную попыткой сковать ударами государева молота в одно целое разрозненные элементы этноса, что, в свою очередь, как следствие, привело к диаметрально противоположному действию и состоянию: центробежному эффекту и образованию мощных распорок между различными частями национального корпуса. Частицы усиленно дистанцировались друг от друга ради сохранения немногих остатков личной свободы.


Что объединяет людей, какая насущная практическая надобность сводит их волю в единое целое (мир идей пока касается не будем)? Общая выгода и общая опасность. Общность - единство в нападении и защите, равенство прав на дележ. Нет общности - нет нападения и нет защиты. Нет выгоды. Волевой импульс солидаризации идет от частного к общему, от личности к группе. Одинаковость права каждого участника группы на защиту-выгоду и создает пространство общности. Когда это право расслаивается по вертикальной плоскости - социально, и расчленяется по горизонтальной - территориально, тогда и разрушается единство национальной коммуникации. Это происходит, когда кто-то захватывает и присваивает себе исключительное право на защиту-выгоду. Этот кто-то может быть только чужим, вне зависимости, кем он был раньше - условным своим или изначально чужим - теперь уже совершенно без разницы.



Русский мир слишком обширен (разбросан, разнесен): он раздроблен не только территориально, но и сословно, культурно и конфессионально. У каждой группы свои выгоды и свои опасности. И все они стремятся захватить общее пространство и адаптировать его к своим нуждам. Идет крутая буча за монополию, полностью осуществить которую возможно только лишь с помощью государственного аппарата насилия. Цель: кнутом и пряником, не мытьем, так катанием, всеми правдами и неправдами навязать остальным группам подчинение своим выгодам, своим интересам.

Тяжелой кувалдой, с широким могучим размахом вбиваются державные скрепы в народное тело. Насильственный конструкт патриотизма.

Искусственная общность разрушает естественную. Зачем нам по-дружески сходиться друг с другом, если нас и так скрепляют крепко накрепко, причем так жестоко, так грубо? Державные скобы перебивают народные связи. Державное железо перерубает народные жилы. Разрыв естественных коммуникаций, установление противоестественных. Когда сурово наказано стоять в одной строю, очень хочется (прям нестерпимо!) разбежаться друг от друга, да как можно побыстрее и подальше… спрятаться, затаиться, чтобы никто и никогда не нашел. Звучит, проносится над среднерусской равниной протяжный жалобный вопль: «на волю, в пампасы!»...
Призывы встать в новую боевую шеренгу воспринимаются теперь с превеликой подозрительностью, и не без основания, - научены долгим мученическим опытом. Недоверие переносится уже на саму русскость как на ужасающую возможность насильственного объединения. Страх потерять личную свободу – этим, именно этим объясняется та брезгливая ненависть к «русскости» (ошибочно понимаемая как символ подавления и принуждения), которую частенько испытывают люди свободолюбивые, - и не только чужие, но даже свои, русские, что отменно знаменательно. Чужое мыслится теперь как преграда от произвола, как средство самозащиты. (Вы нам азиатчину, а мы вам американщину, йоу, йес.)
А ну как опять в единый ком будут руками вбивать, ногами вмешивать? Уж лучше не быть русским вовсе (ибо «какой пошлый предрассудок быть русским»), чем, наследуя прискорбной традиции, быть связанным одной целью, скованным одной цепью. Да и можно ли неспешно, в взаимном благорасположении и соучастии выработать правильные нормы общежития, когда вертухай ведет под конвоем зычно понукая матюгами и щедро погоняя прикладом? Крайне сомнительно. Состояние человеческого месива нисколько не способствует осознанию общих интересов, свой бы найти, отделившись, оторвавшись, наконец, от липкой приставучей массы социальности. Существование в тесном и грязном загоне отнюдь не благоприятствует развитию добрососедских отношений, наоборот, приводит к жалкой и никчемной грызне за жалкую и никчемную жизнь.

Впрочем, скажут, что русская общность существует все же. Да, но ее бытие крайне эфемерно и относительно: всполохами, вспышками, зигзагами молний: то она есть, то ее нет. Она есть в моменты высшей опасности, тогда, когда уже кажется: ну все, пришел конец государству; эх-ма, загнулся-то, благодетель наш, царь-батюшка, коней двинул. Надо, ох, как надо объединятся, братцы родимые, пока не поздно, раз не на что уж больше надеяться, не на кого больше рассчитывать! Но как только градус опасности снижается, русскость сразу же распадается – со страхом великим перед самой собой.
Почему так получается? Да потому, что русские утратили (полностью или частично) точки соприкосновения. Неверный протокол  соединения. Кого искать, чего искать? Национальная идентичность подверглась чудовищной деформации. Сплющенность, сдавленность, нестерпимая теснота обид... Давление скручивает, тяжесть искривляет. Острые края разорванных человеческих отношений терзают беспощадно – чем ближе они, тем больнее. Мало, бедственно мало среди русских гуманности, участия и доброты. Все коммуникации между людьми сведены к интерфейсу " начальник-подчиненный" и "палач и жертва". Разрушена русская человечность. Взаимное кромсание. Общая поломка. Национальная расчлененка. Искривление приводит к взаимному отчуждению частей национального организма, разорванная ткань народного бытия расходится в стороны... и вот, в распластанную новь, в образовавшиеся полости взаимного отторжения (области русского разбегания) вкрадывается постепенно внешняя чуждость. Старательно укореняется, с уютом обустраивается, вальяжно так, степенно, по-хозяйски... Азартно просачивается, активно расползается, агрессивно атакует плоть пользования – русскую плоть. Опухоль чуждости активно пожирает рыхлые подгнившие остатки русского национального тела.


Выход из этой бедовой квазиобщности возможен только в обособлении, в тщательном и принципиальном обособлении от железных оков внешнего управления, в свободе от ременных тяг и зубчатых шестеренок принуждения. Выпутаться из сетей обобщения, покинуть прокрустово ложе предопределенности.
Общее состоит из частного. Нет частного – нет общего. Изломан конкретный человек – сломано и все общество. Вместо личности и общности – частная обломовщина и всеобщий облом.


Восстановится частное – восстановится и общность. Раз уж так случилось, что сама субъектность русского бытия, его сущностная предметность была уничтожена сначала на частном уровне, на уровне отдельной личности, то и возрождена она может там же – в суверенном пространстве индивидуального. Возродится Человек - возродится и человечность, единая русская человечность. На горячей повестке дня: изъять острые государственные клинья, вбитые между нами, и выбросить их вон - на помойку истории. Вот единственная общая цель, единственно возможное средство национального сосредоточения.


Личность – субъект гражданского права, а народ (этнос, нация) – субъект исторического. Если существуют народы (а они без всякого сомнения существуют), то существует с той же долей очевидности и историческое право. Попытка низложения исторического права есть посягательство на национальность как таковую (впрочем даже и на вполне конкретную, относительно которой произведено отчуждение справедливости).
Народ – общность. Общность взаимного согласия и взаимного усиления, общность взаимодействия. Общность может быть основываться только на принципе ясности иерархии. Нация актуализируется в главенстве (и деградирует в подчинении). Закон степенства четко и строго образует нацию как структурную единицу: сверху донизу, справа налево, вширь и вглубь. Согласие целого существует только в выборности вертикали (т.е. в самостоятельном осмыслении верховных начал и в сознательном следовании им). Естественная иерархия обретается в гражданском согласии.
Ось этнического механизма, позвоночник народного тулова. Но у любого позвоночника могут быть искривления. Сколиоз нарушает единство тела, синергическую общность его частей. Государственная власть может временно искривлять национальное тело, туда-сюда, вверх-вниз, согласно лихим обстоятельствам, резко дергать, грубо вихлять им из стороны в сторону, но может быть и самим этим искривлением, быть де-факто его институциональным воплощением.

Появляется тождество «искажение = власть». Власть искажения – кривая власть.
(Каждый претендент на власть стремится получить доступ к административным рычагам механизма национального искажения.)
По существу, державная власть и зачата в этом страшном изломе, выношена в жестоких тяготах, и рождена волевым актом преодоления беды. Беда и победа – слова и понятия одного корня. [По]бедность государственности, его злосчастная про-бедственность... Триумф упадочности. Удар, вмятина… и появляется жесткий каркас защиты и компенсации. Но при этом оказывается, что самый лучший способ укрепления власти как раз и заключается в целенаправленном углублении этой болезненной вмятины. Чем больше она, тем жестче должен быть каркас.
Сначала лекарство против боли, затем боль для лекарства. Больше, больше боли - больше, больше лекарства!
Государство – центральный оператор боли.
Заботливо защищается (и консервируется) вся область искривленного пространства, все патологические извивы и переплетения национальной плоти. Государство – строго охраняемый заповедник национальной патологии. Чем больше, чем сильнее народная боль, тем ловчее, тем сподручнее вождизм. Поэтому так старательно растравливается опухоль национального бедствия. Стальная узда, продетая в рваные ноздри.
Противоестественность, болезнь является самым эффективным средством несвободы. Разъятие, раздробление, коверканье.
Натиск ущербности. Таран чуждости.
Искажение – область изъятия. Искривление – поле инаковости. Властная инаковость, укоренная в лакунах национальной ущербности, упорно сопротивляется органическому единству народа. Тяжкое иго несообразности. Власть – средство отчуждения народного блага. Стоит ли удивляться тому, что это средство отчуждения рано или поздно переходит к чужим? Правило притяжения: подобное к подобному.


Мировой закон со всей настоятельной силой утвердительности гласит:

«Жестокое усиление государственной власти всегда приводит к увеличению представительства в ней этнически чуждых элементов, и наоборот – присутствие инородческого компонента всегда приводит к ужесточению власти».* Быстро ли, завоеванием, медленно ли, проникновением, но каверзная метаморфоза происходит обязательно.
(Стоит дополнительно обратить внимание на такое сверхважное обстоятельство: в мировой истории все без исключения великие перемещения народов по земной и водной поверхности всегда (!) приводили к великому кровопролитию. Любая достаточно значительная миграция населения всенепременно порождает насилие и кровь. Столкновений не избежать. Государство - суровый нагнетатель мобильной активности человеческой популяции, и оно поэтому же - средство насилия, оружие кровопролития.)


Очень трудно справиться с теми, кто сам свой и находится на своем месте. Так пусть побежденные будут примерно как мы, жалким подобием, думают победители, но в самом деле, конечно, не будут нами, господами. Не ровня. Ни то, ни сё, серединка на половинку, бурая никчемная холопья масса. Но совершенное разделение невыгодно. Сегрегация потенциально опасна. Завоеватели величественно и демонстративно перенимают некие символические ценности завоеванных. Обряд имитации. Насильственное единение: должны же быть какие-то человеческие коммуникации между барином и холопом – хотя бы лингвистические – как иначе отдавать приказания? Логика господствующих классов: мы, господа, на самом деле – сами свои, сильны в своей свойственности, они, рабы, сами не свои, слабы в своей отчужденности самим себе и нам. Но поскольку единство (как инструментальное качество) для власти жизненно необходимо, то конструируется искусственная общность и насильственно утверждается сверху вниз.
Искусственная общность жадно ищет свое определение, алчет свою самость. И находит. Сначала в презумпции территориальности («наш удел, наша страна, наша держава самая великая!»), затем в религиозности и, наконец, в государственничестве, – таковы исторические этапы. Образы принадлежности, символы идентификации менялись в течении веков: кто ты, чей ты, кому, чему принадлежишь, своему роду ли русскому, а может быть, ты просто-напросто обыватель, насельник надела своего, отечества своего, али ты христианин, прихожанин Церкви Христовой... Но в итоге ты оказываешься всего лишь холопом, одним из скопища подневольных государевых людишек, и не более...
На первое место торжественно подбоченясь вышло Государство. Возникла величественная система гешефт-патриотизма. По-господски попирает она территориальность, по-хозяйски подчиняет религиозность. Самый страшный враг же ее – русскость. Как ядовитая ртуть она: жгуче опасная, неуловимая, непредсказуемая – не сжать, не удержать ее; хочет утечь, жаждет испариться… только можно попытаться захоронить ее, забросать грудой гнилого мусора.
Русскость сама по себе (но не в себе), обездоленная и одинокая, беспризорная и неприкаянная; пробирается по болотам, бродит по полям, укрывается в лесах, но смотрит сумрачно исподлобья и наверняка-то уж держит за голенищем сапога нож вострый наточенный. У русскости два своевольных, но стратегически важных союзника: уже упомянутые территориальность и религиозность. Русскость сможет победить только сама став общностью, вытеснив (вытолкнув взашей!) из нее государство.

Русскость отрицается для господства над ней. Чтобы ее подавить надо подвергнуть ее игу сомнения. Русскость в ответ, ради спасения своего, должна повергнуть жестокому сомнению любую власть и всех претендентов на нее.

_____________________________________________
*Мировая история веской тому порукой; множество, великое множество примеров.
Из российской истории, навскидку: привлечение князьями Южной и Юго-Восточной Руси на военную службу наемников из тюркских племен, т.н. черных клобуков, вызвало чрезвычайное ужесточение междоусобицы, что, в свою очередь, привело к катастрофическому последствию – поражению от Батыевой рати и, в чем главный ущерб, к трехсотлетнему игу Золотой Орды. Далее... милостивое приглашение татарских мурз на государеву службу московскими царями (особенно Иваном Грозным) сопровождалось уничтожением былых свобод, масштабными репрессиями против традиционной русской элиты, столбового боярства, и усугублением податных тягот для городского населения и началом закабаления сельского. Действия новой инонациональной элиты способствовало ослаблению страны, которое привело к Смутному времени и польско-шведской интервенции. При Петре Первом и Екатерине Великой ухудшение участи крепостного крестьянства происходило параллельно с массовым участием в государственной администрации выходцев из европейских стран, вместе с «немецким засильем», которое в веке 19-м тайно покровительствовало революционным выходцам из еврейским местечков. Про деяния межплеменного сброда во времена Советского Союза нет нужды особо распространяться, предельно ясно, к чему привело их власть и влияние. К русскому геноциду и ВОВ. Десятки миллионов русских жизней.
Такие процессы происходят и у нас на глазах. В России – плавное, но верное закручивание гаек путинским режимом идет рука об руку с обвальным наплывом инородцев. И в Соединенных Штатах и Европе, среди населения которых за последнее время резко увеличилось количество носителей архаичных культур - мигрантов и их потомков из стран Африки, Азии и Латинской Америки, «простых» людей, не отягощенных излишней культурной рефлексией, людей, в цивилизационном смысле вполне диковатых, откровенно чуждых европейским и "североатлантическим ценностям". Что, в свою очередь, медленно - постепенно, через передаточные механизмы выборной системы и привело к идеологическому упрощению, интеллектуальному примитивизму системы - левому и имперскому крену в государственной политике.