Вопль-молебен о Великом Зверостане

Вот если вдуматься… Стиль, эстетика, при всей своей эфемерности, куда более мощная и влиятельная вещь, чем так широко и часто безосновательно разрекламированная идеология. Догма - приблуда образа. Хвост за собакой, вполне блошливой.
Привить образ – привить все.
Каков образ, таково и действие, таково и состояние. Итак, какой образ исторически главенствует в нашей растрепанной, как её там, Роиссюшке, кажется?

Образ Зверостана.
«А он на нас, а мы ему - хрясь, хрясь, шобы не залупался, падла, сучара уебищная». Образ крутого пацанства (все дела ништяк, никто, бля, и пикнуть не смеет) на раЁне, торжественно возвеличенный до уровня лощенной гладколикой державности.
Жилистый сумрачный мордоворот-отморозок из мерзких подворотен, который за «наших» любому нелицеприятному субъекту пасть порвет, моргалы выколет.  Со смаком, причем. Пальцы веером, сопли пузырем. Вышибатель говна из мозгов, сладострастный костолом.
Что же, знаком и привычно уважаем…

Настоящие, глубинные разброд и шатания в посконном нашем народе начинаются тогда, когда плебс из того самого раЁна осознает, что власть не мордоворот, и посему никак не может никому надрать задницу. А надрать задницу есть первая и священная обязанность, унаследованная от славных предков. О, ужас, власти у нас  - кислые унылые скунсы. Суки, не хотят поработать топориком. Лень, что ли, пару раз тюкнуть по вые? Да и дерёв навалом, все еще хватает на виселицы. Врагов же сколько, епть! Долой либерасню!
Перемена власти: для новой крови токмо для. Новая власть - исполнитель нового кровопролития. Террор строго обязателен государству по статусу. Иначе куда годится? Хуета хует одна без резкости.
Желательно максимально покрасочней. Понагляднее, повнушительнее чтоб. Чтоб уж – ух, все затряслись до судорог! Ведь есть, есть в массовых казнях и пытках некая приятная основательность, соборная патриархальность, если угодно. Прочность железа, закаленного кровью.

И понеслись клочки да по закоулочкам...

Попики ходят, кадилами машут. Крышуют благословениями. Сказка. Священный Погром.

Андрей Боголюбский.
Александр Невский.
Василий Темный.
Иоанн Грозный.
Петр Первый.
Владимир Ленин.
Иосиф Сталин.

Зверопастыри. Крутизна неизреченная.

Ну а то, что скулы непривычной формы, и глазки узенькие, так-то случайность. Желтенький, подумаешь... С кем не бывает. С похмелья, наверное. Чё к человеку пристали?

Другие наши управители если не презираемые, то как бы вовсе незаметны для утлого исторического сознания населения и, тем более, для политической сферы.
Кто-нибудь слышал, чтобы какая-нибудь политическая "звезда" заявляла о своей приверженности, например, делу Ярослава Мудрого или Владимира Мономаха? Недостаточно крутые. Не заслужили, - вот если бы секли головы направо и налево, тогда другое дело, тогда молодцы. Державная лепота! А тут чё, скукотища одна; подумаешь, мирились-пировали, страну созидали, грамотностью пыжились и культурку-мультурку разводили. Любой дурак может. А вот ты будь мужиком. А вот ты с размаху врагов на кол сажай. Слабо? Солобон значит. Несподручен к анальным карам. Негоден к государственности.

А вон, смотрите - идут, поют: «Мы ребята ежики, в голенище ножики, по две гири на весу, револьверы в поясу. Любят нас красавицы, нам прием везде хорош, у нас денег скока хошь».

Орлы! Ну, разве не правильные, не реальные посоны? Таким можно довериться; не подведут, не рохли какие. Нормалёк, все збс. Такие завсегда ништяково рулят.

Черни треба позарез резня. Манифестация свободной воли через акт кромешничества. Таков путь реализации. Быдло - скотина, но скотина, имеющая рога вострые. Бычки, предназначенные на убой, понуро стоят по грудь в навозе  в загаженном загоне и мечтают хорошенько оттянутся, разгуляться: с размаху поддеть рогами, всласть потоптать копытами, - ну хоть кого-нибудь. Багровое наслаждение. Забыть о ругани, побоях и унижениях. Скот желает преодолеть свою жертвенность хищничеством. Но страшно, боязно - бока отбиты, на морде следы кнута. Самому не отважиться, так уж пусть новые хозяева начнут веселье.

Понятно, что такие взгляды населения изначально исходили из вполне рационального источника. Из осознания необходимости иметь качественную в военном отношении силу. Это внутри русских всегда было, есть и будет (что стоит учесть).

Но это понимание постепенно извратилось: рост страха и неуверенности, потеря свободы привели к национальной паранойи. А она в свою очередь вызвала тягу к вопиющим жестокостям. Сублимация неполноценности.

Образ крутости перешел от воина-защитника к палачу-охранителю.

Зверопаства.

Самые мощные бунты и восстания были подняты во времена относительно (предшествующим эпохам) либеральные. Дихотомия твердого и мягкого. Если сверху становится мягко, то снизу сразу подымается твердость. Восполнить образовавшуюся пустоту. Порнотреш.

Лжедмитрии vs Бориса Годунова.
Степан Разин vs Алексея Михайловича, Тишайшего.
Емелька Пугачев vs Екатерины Великой.
Народничество vs Александра Второго, Освободителя.
Эсеры и социал-демократы vs Николая Второго.

Силы, стремящиеся к свободе, получают убийственный удар даже не сверху, от власти, а снизу, сзади, от разбушевавшейся толпы. Они, серединные, мягкосердечные и интеллигентные, неумело вклиниваются в соревнование жестокости, происходящей между верхом и низом, и огребают сногсшибательных плюх от тех и от других одновременно.

Но стоит отметить: традиционная систем эскалации жестокости сломалась. Примерно со второй половины 20-века начали (понемножку, потихоньку) одерживать победы «освободители». В жирных кавычках, потому что они освободители не общем смысле, а в относительном. Они дают свободу не всем, конечно же, а только своим: парт-хоз активу, номенклатуре, олигархату, спецслужбистам и т.д. Новые господа постепенно наглеют, и цикл начинается снова. Идет нарастающая волна эмансипации. Стиль незаметно меняется. Дылда с низким лбом и с волосатыми кулаками уже не производит впечатление. Перестал внушать почтение.

Хотя есть, не спорю, радикалы и маргиналы, готовые залезть во что бы то ни стало по плечи в кровищу. Но их стало намного меньше, чем когда-либо в российской истории. У быдла и гопоты мышечная дистрофия, косвенный результат масштабной гуманитарной и антропологической катастрофы, устроенной большевиками. За что боролись, на то и напоролись. Низы нации ослабли. Доходяги от державности. Плотный, утрамбованный грунт, на котором ранее зиждилась машина насилия, просел, насквозь заболоченный. Энергетические кабели нации украдены и пропиты. Теперь режим вынужден опираться на самого себя, висеть в воздухе. Подгоняет массовку, но она ничего не значит – коллективная вобла мутноглазая. Утрачена (точнее, выработана почти начисто) дурная русская реактивность. Сейчас основную деятельную массу составляют мещане. Обыватель желает сидеть на попе ровно, ему и в страшном сне не привидится лезть на баррикады. Обидно растрясать съеденный в макдональдсе обед.

Основа и опора государственного зверства (городская голытьба, работный люд и безземельное крестьянство) полностью уничтожена социализмом. Та рвань, что осталась, ни на что серьезное уже не годится. Мутные опоики, цепляющиеся за стены, не сталинские палачи (хотя и рады бы). Одутловатый от паленки получатель соцпайки не бунтовщик. Городские задиры сейчас сидят у своих компьютеров и предаются мечтаниям о печах и концлагерях. Толстый хомячок это вам не Стенька Разин сотоварищи.

Вместо грозного бурливого моря сточная грязная лужа.

Власть, в попытке компенсировать убыток от банкротства своего придворного зоосада, приглашает с диких гор передвижной зверинец с зычно рыкающими животными. Сформирована своего рода кавказская опричнина, неформальная жандармерия. Горские "стрельцы". Лихие борцухи-охранители. Опричники в красных мокасинах.  Для прочности положения пошатнувшейся было россиянской азиатчины строится  из мигрантов новый фундамент взамен старому; вбивается в русскую почву сваи из азиатских тел.

Верхи оплыли, низы сгнили. Осталась середина.

Настало время среднего класса. Он наконец возмужал и зело осерчал. Ему уже нет противника и конкурента.
Практически с математической определенностью можно констатировать: грядущий строй будет национал-либеральным.  Либерализм в чистом виде не способен обеспечить силовую мобилизацию общества; это дело национального мышления. Национализм сам по себе не может бороться с государственной номенклатурой; такова стезя либерализма.

Два главных нерва современности: Нация и Свобода. Их надобно переплести в тетиву боевого лука.

Необходим новый образ силы, заменяющий старый. Иная твердость, иная храбрость, иная беспощадность. Разумная и свободолюбивая.

Иначе не видать победы.